Интервью: Андрей Йовик

Сложно подобрать нужные эпитеты к описанию такой многогранной личности, как британский композитор и музыкант Метью Херберт. Он один из самых радикальных исследователей пределов поп-музыки, который имеет за плечами и написание музыки для российского финала «Евровидения» и поражающие воображение эксперименты в области звукозаписи. DJMag встретился с Метью во время его очередного европейского турне. 

Ваш последний альбом «One Pig» (альбом посвящен рождению и жизни одной свиньи, включая ее смерть и употребление в пищу, и целиком построен на звуках, сопровождавших эти события), безусловно, очень смелый и нетривиальный. Но в то же время, он очень и очень страшный, лично я, послушав его один раз, c трудом представляю себе момент, когда бы я захотел послушать его еще. В связи с этим у меня постоянно возникала мысль о том, как вы представляете себе идеального слушателя подобной музыки. Я думаю, что такой образ, так или иначе, возникал у вас во время работы над альбомом.

Я думаю, что мой идеальный слушатель – это я сам. Я не знаю, может быть, ваши родители выращивают свиней, или вы еврей или мусульманин и не едите свинину, я, в общем-то, мало знаю об окружающих меня людях. Кстати, кто-то из журналистов написал, что это изи листинг, кто-то сказал, что это индастриал, кто-то, что это неприятный авангард, кто-то, что это дип хаус. Но что касается меня, то я не пытался сделать альбом сложным, все, что я делал – это просто пытался записывать звук.

Но вы точно понимали, что эта запись будет у многих катализировать нелегкие вопросы о неприятной стороне человеческого существования.

Да, но что было для меня действительно важной задачей, так это записать момент рождения и смерти, что было сделано впервые в истории звукозаписи. Но это оказалось довольно трудно. Например, первые четыре часа рожающая свинья не понимает, что с ней происходит, и она начинает нападать на своих детей. Некоторые из них погибают. Так что если вы собираетесь сделать такой проект, он может закончиться, еще не начавшись. В данном случае я не ставил перед собой каких-то вдохновленных целей, я просто был документалистом.

Вернемся к вашим словам о том, что ваш идеальный слушатель это вы сами.

Если честно, то я не верю в своих фанатов или аудиторию. Мне кажется, это очень капиталистическая идея…

Быть лидером некой группы людей…

Да. Быть лидером людей, которые потребляют все, что бы вы ни производили. С «One Pig» почти у всех очень разные взаимоотношения. Например, фермер, который никогда до этого не слушал никакой электронной музыки. Мой сын, которому был один год, когда я начинал этот проект, сейчас ему пять. И вы журналист, который берет интервью. У всех очень разные отношения с этой музыкой. То есть, вот только три человека, у которых абсолютно разные мысли по этому поводу. Как в этом случае можно говорить о том, что я заложил в этом альбоме какие-то определенные идеи?

Интересно, сколько дисков в результате было продано?

Самое забавное, что более 10 тысяч копий. Мы получили массу прессы, и если учитывать то, в каком состоянии находятся сейчас музыкальные продажи, это поразительный результат. Мы продали больше, чем Hot Chip! Но как я уже говорил, для меня это далеко не товар – а скорей документ. У меня до сих пор в холодильнике хранится та самая свиная кровь и какие-то еще подобные ужасные вещи. И если у меня и была какая-то идея, которую я хотел сделать лейтмотивом, так это то, что если ты ешь свинью, то уж будь добр послушай, как она жила до того, как попасть к тебе на стол. Для меня это не столько мрачный, сколько необычный эксперимент. Вспоминать эти звуки каждый раз, смотря на свою тарелку.

Как бы то ни было, альбом получился авангардным и инновационным. Некоторые называют вас Джоном Кейджем нашего времени. Что вы думаете о таком сравнении?

Мне сложно говорить о своей музыке сейчас, как о каком-то прогрессе в целом. Мне кажется, что в данный момент мы находимся в такой точке коммуникации, когда самое главное свойство – это плюрализм мнений. Как я уже говорил, почти все рецензии разные, а значит, нельзя сказать, что это шаг вперед или назад. Для меня музыка теперь – это некий документальный процесс, попытка зафиксировать время. Более амбиционных задач перед собой я не ставлю.

ОК. Поговорим о медиа, которые порождает это плюрализм. Я думаю, вы слышали о таком выражении, что медиа – это послание. Массовое производство пластинок породило поп-группы вроде Битлз, потом «видео убило радиозвезд», сейчас мейнстримом стал интернет, и наступило время Soundcloud и Spotify. Какую музыку, на ваш взгляд, такой вид медиа может породить?

Это очень серьезный вопрос, на который можно отвечать часами, но я попробую… Я сейчас ехал из аэропорта, и поскольку это был вечер пятницы, трафик был очень и очень плохим. В общем, я ехал очень и очень долго. В машине звучало радио, я много смотрел в окно. Почти каждая песня, так или иначе, была связана с любовными отношениями, все они были как бы обращениями к подружке или к любовнику. «Будь моей», «я хочу быть твоей» – и все в таком духе. И за все время своего пути я видел только одну обнимающуюся парочку, послушав где-то два с половиной часа таких песен. Это был прекрасный момент, но получается, что все, что мы можем услышать на радио, это песни об отношениях.

Так или иначе, это очень однобоко. Когда ты последний раз слышал песню, например, о социальном неравенстве или о загрязнении окружающей среды? Мне кажется, такая однобокость – очень большая проблема современной музыки. Слишком много однообразной музыки. В какие-то моменты мне кажется, что нам не нужно больше музыки. И я вполне мог бы прожить свою жизнь с теми пятью тысячами песен, что есть на моем айподе. Семьдесят пять процентов треков, что есть на iTunes, вообще ни разу никем не загружались. Получается, что есть огромный массив музыки, которую никто никогда не услышит. Зачем же мы производим все больше и больше?

Но вы сами производите массу музыки. Например, вот продюсируете нового британского артиста Rowdy Superstar…

Возможно, мне стоит прекратить делать это. Музыка превращается в мусор, который засоряет нашу жизнь. И она перестает что-то значить. Мне кажется, мир пал жертвой американской культуры, где каждый имеет право на высказывание, каждый имеет право написать что-то и опубликовать. Но, увы, у каждого нет права на чье-либо, хотя бы мимолетное, вынимание. Все думают, ну сейчас мы что-то сделаем, и уж, наверное, кто-то это услышит. Так вот, это больше не работает. Люди перестают коллекционировать музыку, ее продажи все время идут вниз и еще раз вниз. При этом музыка – везде: в такси, в аэропорте, в самолете, в отеле, в клубе. Мне кажется, что музыке нужно немного притормозить.

Верите ли вы в такие вещи, вроде технологической сингулярности? То есть в то, что наступают такие времена, когда количество технологических инноваций будет столь велико, что это радикально изменит человеческое существование?

Да, мне кажется, что мы уже находимся в этом процессе. У меня уже есть стойкое ощущение, что я веду параллельную жизнь. Не знаю, подходит ли она под понятие клише о виртуальной жизни, но когда я вижу свою жену за лэптопом, или то, как мои дети играются с телефоном, я понимаю, что мы находимся в совсем другом мире, чем несколько десятков лет назад. Сейчас мы можем быть на связи с огромным количеством людей по всему миру, все время. Это сильно влияет на нашу жизнь и сильно разделает физический мир (момент здесь и сейчас) и то, что происходит в виртуальном мире нашей коммуникации.

Сейчас это довольно странно вспоминать, но в первые десять лет своей карьеры, когда я начал ездить по миру, я испытывал довольно сильную фрустрацию на тему «кто и как меня встретит в аэропорту». Представьте себе, вы едите куда-нибудь в Болгарию, вы абсолютно никого там не знаете, никто не знает языка. А что будет, если рейс задержится? Со мной именно так и случилось, и я двадцать минут вглядывался в людей, чтобы узнать кого-нибудь, кто выглядел бы, как промоутер.

Но вас пугают все эти перемены или вы смотрите на вещи оптимистично?

И так, и так. Я по своей натуре далеко не оптимистичная персона. С одной стороны, информация становится все более и более свободной. Мы, например, знаем, что правительство в Сирии убивает свой народ. Можно много рассуждать о том, кто прав, кто виноват. Но, по крайней мере, это обсуждается, и люди как-то могут выражать свою точку зрения. Это очень и очень важно. Но с другой стороны, я сегодня читал статью в New York Times, и там была фотография информационного центра одного крупного финансового учреждения. Вообразите себе все эти огромные кластеры с тысячами компьютеров, представьте себе количество вентиляторов, которые нужны, чтобы охлаждать все это хозяйство. Где-то порядка 17-18 процентов всей энергии этого инфо-центра необходимо для того, чтобы поддерживать нужную температуру. А теперь представьте себе, сколько энергии необходимо для того, чтобы хранить вечно всех этих котиков на Youtube. Представьте себе, как они начинают плавиться и гореть, если отключить все эти вентиляторы… Необходимая энергия не возникает ниоткуда, не стоит забывать, что из-за того, что мы храним свое дурацкое видео с какого-нибудь концерта, наступает глобальное потепление. И это пессимистический взгляд на вещи. Климат меняется столь быстро, что в какой-то момент все человечество может оказаться под угрозой. Никто не знает, когда это произойдет. Через 10 лет? Через 40 или 400 или 1000 лет?

Ну, кажется, люди во все времена ждут Апокалипсиса или чего-то вроде этого.

Верно, но теперь-то мы знаем, что когда-нибудь он обязательно случится. И нам всем повезло просто из-за того, что мы живем между двумя ледниковыми периодами. Когда-нибудь это везение закончится. Тут мы приходим к еще одному не самому радужному проявлению информационного общества. То количество информации, что на нас обрушивается, оказывает очень сильное давление на людей. Под таким давлением очень сложно жить. И очень сложно понять, как правильно прожить свою жизнь.

Но человек всегда еще и часть какой-то системы…

Именно, все мы часть системы. Система испорчена, то есть получается, что вопрос сводится к тому, как правильно жить внутри испорченной системы.

К вопросу о системе. Каково это быть британским авангардным музыкантом и композитором в финансовом смысле? Каковы ваши отношения с деньгами? У вас их достаточно?

Это очень хороший вопрос. Скажем так, у меня непростые отношения с деньгами. На некоторые вещи мне хватает, на некоторые нет. А живу в очень, очень хорошем доме, но я думаю, что я и умру в нем. Я могу достойно содержать свою семью, но у меня нет никаких сбережений и никакой пенсии. Сейчас непростой момент в музыкальном бизнесе. Иногда мне очень хорошо платят, но я уже не получаю никаких денег от издания дисков. Я недавно сменил менеджера, и теперь мы пытаемся делать какие-то проекты, что приносят прибыль. На данный момент я веду 69 проектов.

Это удивительно…

Да. У меня есть еще одна плоскость взаимоотношений с деньгами, я ведь еще и работодатель. Около двадцати человек по всему миру работают для меня. Это не всегда полная занятость, но все равно. Это агенты, люди, работающие с прессой, бухгалтерия, юристы и еще много кто. Всем им нужно платить. Но вообще я чувствую себя очень и очень удачливым парнем. Наибольшая моя удача в том, что я белый, я мужчина и я англичанин.

Очень смешно.

Да-да, именно эти три вещи дают множество возможностей. Я занимаюсь тем, что я люблю, мне хорошо платят, я много путешествую. И у меня есть свобода – если завтра я захочу написать музыку о сирийской революции, я поеду туда и сделаю это. Надеюсь, мои жена и дети меня простят. Так что, если спросить меня, счастлив ли я с деньгами, то ответ – скорей, да.

После таких тем хочется перейти к более абстрактным вещам. Вы довольно много работаете со звуком и ассоциациями, которые звуки могут вызвать у людей. Как вы думаете, возможно ли создать звук, свободный от любых культурных или социальных ассоциаций?

По-моему, это невозможно. Для меня звук – это, прежде всего, образ, картинка.

Но чисто теоретически, возможно ли создать такой абстрактный образ, картинку, которая бы обманывала сознание…

Да, но тут есть еще один аспект. Мы все очень меняемся с течением времени. Например, я точно знаю, что я сильно отличаюсь от того человека, которым я был десять лет назад. Я не уверен, что, по прошествии десяти лет, все вы имеете дело с правильной версией меня. Потому что все могло быть совсем по другому, и можно себе представить тысячи или даже миллионы возможных вариантов моей личности, какой она могла бы быть. В этом контексте я расскажу вам очень показательную историю моих взаимоотношений со звуком. Моя студия находится рядом с железнодорожным переездом. Я не верю в звукоизоляцию, мне нравится, когда окружающие звуки проникают в запись. Так вот, там примерно раз в сорок минут проезжает поезд, и машинист дает гудок. Этот гудок есть на всех моих записях последних десяти лет. Включая записи Matthew Herbert Big Band. И вот два года назад женщина, которая продавала мороженое в магазине неподалеку, покончила жизнь самоубийством, бросившись под поезд. Она не то что была моей знакомой, но я знал ее, и она была очень приятной персоной. Две недели спустя, под поезд бросился кто-то еще, а через неделю после этого так же погиб еще один человек. Я не понимаю, как такое могло произойти, тем не менее, за четыре недели таким образом умерло три человека. И несложно понять, что мое отношение к гудку поезда на моих записях претерпело значительные изменения. Звук, который значил одно три года назад, теперь значит совсем иное, просто потому что наш опыт изменился. Так что, для того чтобы создать чистый от ассоциаций звук, пожалуй, нужно остановить наш мир и время.

Мэтью Херберт составил компиляцию для выпуска № 3 подкаста Podcasa. Серия носит название The Ghostmix Series. В нее приглашаются любимые артисты, которые выбирают песни для компиляции, а другой артист, чье имя остается в тайне, создает из них микс. Ранее в серии приняли участие дуэт из Глазго Optimo и исландцы Gus Gus. Все выпуски Podcasa на www.facebook.com/casaworld или подписка на iTunes: Podcasa Ghostmix.