Художник Джеф Кунс – достойный продолжатель дела Энди Уорхола – по праву может носить корону самого известного титана поп-арта. Его работы украшают не только музеи по всему миру, но часто и сами города. Странно, что, при всем его могуществе, первая ретроспективная выставка Кунса в его родном Нью-Йорке состоялась только в этом году.

– Вы известны своими невероятными, очень дорогими и сложными проектами. Вы когда-нибудь теряли сон из-за своих произведений?
– Нет. Потому что – это мое истинное увлечение. Это мое удовольствие. Для меня важно исследовать те области, которые меня интересуют, делать какие-то выводы. Мне нравится азарт преследования и процесс доведения до реализации. Это все – совокупность творчества, и мне нравятся все его моменты.

– Я пытаюсь следовать за моей интуицией. Я понял, что если ты не следуешь за своей интуицией, когда она что-то говорит тебе, то, в конце концов, ты идешь в неправильном направлении. Но, если ты сфокусирован на своем интересе, он всегда перенесет тебя в очень метафизическое место. Интуиция соединит тебя архитипичным общим словарем.

– Я показывал три работы на крыше музея «Метрополитен» пять или шесть лет назад. Но это, конечно, не персональная выставка. Частично это моя вина. Я хотел иметь достаточно законченных работ, чтобы показать все, что меня интересовало за последние 20 лет. Недавно я почувствовал, что время настало. Настало время для коммуникации и общения с молодыми художниками. И это для меня возможность больше узнать об их интересах.

– Есть ли какие-то молодые художники, за которыми вы следите, и с которыми чувствуете связь?
– Я не знаю, кого вы считаете молодыми, но я всегда наслаждался работами Дена Колена и Нэйт Лоуэн. Я люблю всех! Правда. Я открыт для всего. Я действительно верю в то, что нужно не судить, а нужно быть открытым для всего. Тогда все заиграет. Все может быть использовано в диалоге. Как только вы начинаете что-то критиковать, вы отдаляетесь, изолируете себя. Множество людей думают, что они знают мои работы. Некоторые из них, возможно, видели изображение Balloon Dog, но сомневаюсь, что они были с ней в физическом контакте.

– В прошлом году вы стали самым высоко оцененным из ныне живущих художников. На аукционе ваша работа Balloon Dog (Orange) была продана за 58 миллионов долларов. Вы можете вспомнить, о чем вы думали в тот момент?

– Что ж, я думаю, что так считать слишком рано. Все эти титулы приходят и уходят. Это уже случилось со мной, когда на одном из аукционов мою работу продали за 23 миллиона. Тогда это был рекорд. Затем появился другой художник, с другой самой дорогой работой. Это был Дэмиен Херст. Все меняется. Все движется. Я всегда хотел быть оцененным. Я всегда надеялся, что общество найдет ценность в моих работах. Но я говорю об интеллектуальных ценностях. Экономическая ценность – это вещь второго порядка.

– Ваша выставка – это лебединая песня здания музея Whitney на Upper East Side, музей вот-вот переедет в новое здание. Разве вам не хотелось своей ретроспективой инициировать жизнь нового музея?

– Когда они только предложили мне сделать проект, я долго раздумывал над тем, стоит делать его в старом здании или в новом. И мне показалось, что закрыть старый музей для меня будет более значимым. Я большой поклонник архитектуры района Upper East Side, и в этом здании я много пережил. Я помню, как, только закончив арт-школу, попал сюда в 1974 году, и как однажды провел в музее всю ночь, готовясь к очередной бьеннале. В общем, тот музей Whitney, который мы все знали, связан со мной тысячей разных нитей воспоминаний.